Під пісні «ВВ» пройшла молодість цілого покоління. За період існування цієї команди хтось встиг народитися й дожити до 30 років. І цей «хтось» ставився до «водоплясовських воплів» із таким же обожнюванням, як і ті, хто з’ходив з глузду від їх історичних «Танців». «ВВ» це не просто фолк. Це особливий світогляд.
– Олег, в 1987-м вы написали песню «Дитинство». Там есть строки: «вже нас не буде на Землі… Тоді, може, вчені та дізнають у генах про те, що ми мали зараз у душі». А что у вас тогда было в душе?
– 20-летний юноша эксцентричен, полон энергии. Мир представляется бесконечной дорогой, полной чудес и ярких образов. Эта романтика связана с любовными переживаниями (большая часть песен того периода – любовная лирика), и с рок-мировоззрением. Тогда был такой не кровавый рок-героизм. Я заканчивал вуз и только начинал самостоятельную жизнь… На самом деле, то было очень хорошее время… Будучи взрослыми, мы несём ответственность: за родных и близких, за свой труд и карьеру. А когда ты молод, у тебя нет этой ответственности, ты свободен. Ведь ответственность – определённая форма несвободы. В молодости ты независимый. Может, у тебя нет опыта, творческого багажа, но ты независимый. Потому тогдашнее моё ощущение свободы, несмотря на то, что я жил в СССР, было сильным. К тому же, я учился в техническом вузе. Мне кажется, «технические» люди очень экспрессивные, творческие. Во всяком случае, рок-музыканты лучше всего получаются именно из технарей, а не из гуманитариев. Рок в то время был авангардным искусством, а в преподавании гуманитарных наук доминировал консерватизм, не позволявший человеку развиваться, экспериментируя. Технарей же во время учёбы нацеливают на поиски – ведь это основа их будущих профессий. Поиск новых теорий – теорем, законов строения мира – это помогает, стимулирует гибкость мышления. А творчество всегда должно быть живым. Если оно консервируется, то становится репродукцией, кустарным промыслом, фабрикой каких-то объектов, не имеющих отношения к искусству.
Наш альбом «Були деньки», выходивший по случаю 20-летия «ВВ» – попытка оценить опыт конца 1980-х. Я уверен: тогдашний взрыв рок-сознания, или сознания воли, произошёл в рамках большого проекта государства. То есть, это была воля государства. «Були деньки» – желание романтизировать тот период в глазах нынешнего поколения, потому что в том времени присутствовала сильная романтическая доминанта. И мы её сохранили и представляем теперь в своей арт-работе, стараясь донести позитив того периода, той музыки. Да, было влияние западной, американской рок-музыки, которое советское государство не смогло сдержать, но это влияние объединилось с нашей собственной идеологией. Получился такой советский романтизм.
– В одном интервью вы сказали: «сейчас можно много спорить, кто вкладывал деньги в развитие рока в СССР, но это было…»
– Так называемая «красная рок-волна», существовавшая в СССР за несколько лет до его развала, финансировалась государством. О происхождении этих денег мы нечего не знаем, но факт остаётся фактом: с середины 1980-х голов аппаратура для музыкантов закупалась ЖЭКами, вузами. Рок-клубы основывались горкомами комсомола и большие фестивали по всей стране проходили за бюджетный счёт. Наш первый клип «Танці» снят за госденьги: из Москвы позвонили, сказали, что надо снять и показать на первом телеканале. Сегодня для многих это нонсенс, но так было. В тоталитарном государстве ничего, в частности, серьёзное рок-движение, не может происходить само по себе. Ясно, что это было с подачи самого государства. Зачем это делалось – вопрос не ко мне. У меня могут быть только какие-то свои теории: «американское влияние», «вселенский заговор» и тому подобное. Развалился Советский Союз – господдержка рок-музыки прекратилась.
– Вам не кажется, что рокеров используют в определённые времена: то перед развалом государства, то на президентских выборах.
– Во все времена кто-то кого-то использует. Особенно людей искусства. Искусство находится в сфере идеологии, религии. Поэтому всегда используется политическими, идеологическими или национальными силами. Оно не может не быть заангожированным. А если его таковых представляют – это миф. Я это осознаю. Просто у каждого творческого человека должны быть свои задачи, и он всегда должен чётко понимать, кто и с какой целью его использует. В самом факте заангажированности нет ничего плохого, если она не противоречит твоему мировоззрению. Сейчас в Украине идёт большая война двух мировоззрений. Первое заключается в том, что украинцы как нация не существуют и не существовали никогда. Второе – украинцы давняя нация с огромным культурным прошлым. И на этом фронте происходят все наши основные события: выборы, драки на Майдане в день годовщины УПА и 7 ноября, и так далее. С этой борьбой связано и отношение к украинской культуре: для первых это искусство малороссов, для вторых – великое искусство. И если мы во время этого интервью говорим с вами на украинском языке, мы уже не находимся вне этой войны. Думать иное – полная иллюзия: мы или на той стороне, или на этой. Мы можем стать украиноговорящими предателями (как многие политики, говорящие на государственном языке), или борцами за украинскую идею.
– С годами вы не утратили способность верить в перемены? Многие считают, что любые перемены не несут ничего хорошего.
– Люди делятся на две большие армии. Первая – нигилисты, пессимисты, исповедующие идею апокалипсиса. Вторая – оптимисты, верящие в позитивное развитие истории, эволюцию. Я позитивист. Всё, что происходит – происходит к лучшему. Эта мысль – квинтэссенция позитивного мировоззрения. Понятно, что ничего не происходит сразу, всегда есть какой-то откат назад. Но спирали истории неизменно выводят на новый уровень. Ответ показывает: у жизни такие же модели поведения, как и у людей. Известно же: как ты относишься к человеку, так и он к тебе. Бытие – живое существо. Если ты положительно к нему относишься, оно ответит тем же. Это же очень просто.
– И бытиё всегда на ваш позитив отвечает тем же?
– Жизнь, опять же, как и любой человек, имеет свой характер. Раз мы ищем подходы к различным людям, значит, надо искать и разные способы общения с жизнью. У нас украинцев, есть одна особенность – наша печально известная толерантность. Но она имеет свой плюс: благодаря ей мы умеем найти контакт с другими. То есть, с людьми, которые от нас отличаются. Не приспособиться под них, а установить контакт. Без самоуничтожения, с уважением к другому. Находишь душевные тоннели, по которым происходит взаимообщение.
– Можете вспомнить самые тяжёлые периоды вашей группы?
– Не-а. Мы всегда ощущали энергию жизни, всегда было позитивное движение, перспектива. Мне сейчас в голову пришла простая мысль: тяжёлым считается состояние, когда у тебя нет перспективы. А если она есть, то может быть физически тяжело, даже морально, но этот объём надежды тебя затягивает, ты стремишься вперёд, строишь планы завтрашнего дня. Это ведь для человека самое главное.
– И у вас никогда не было ощущения полного бессилия, вы никогда не признавались себе: «Всё, не могу. Я сдался»?
– Конечно, такие ситуации были и есть. Но, как говорят самураи, надо уметь проигрывать. Надо овладеть великим искусством проигрыша. Тогда все твои будущие победы могут строиться на этом искусстве. Ко всему надо относиться конструктивно, даже к поражению. Я как-то прочитал статью под названием: «Від Параски до поразки». Я аплодировал этому названию. В нём заключены все проблемы, вся истина нашего нынешнего состояния. С другой стороны, победы вредны и небезопасны. Из них тоже надо извлекать уроки. Победы могут развращать, особенно, если они лёгкие. Как сказал Конфуций, всё в мире превращается в свою противоположность. Если сегодня у тебя победа – завтра может быть поражение, и наоборот. Это просто надо знать.
– Мне кажется, сегодня рокеры не оперативно реагируют на события, происходящие в последние годы. По эмоциональному состоянию сейчас не менее насыщенное время, чем перестроечный рубеж.
– Рок сегодня – уже классическое искусство. В мире он был актуален в 1970-80-х, у нас – на рубеже 1980-90-х. Поэтому сегодня высокой динамики его развития, оперативного реагирования на жизненные события быть не может. И «ВВ» – уже классический коллектив. Актуальные тексты сейчас следует искать в жанрах хип-хопа, рэпа. Опять же, как я говорил, на рубеже 1980-90-х была господдержка. Без бюджета ничего не случается.
– И вдохновение тоже?
– Культурного феномена, прежде всего. Любое событие имеет свой бюджет. Если сегодня рок-музыка не имеет финансирования, то она и не способна на феномен.
– Во всём мире фестивали world music коммерчески успешны. Как обстоят дела с вашей «Країною мрій»?
– Это тоже коммерчески успешный фестиваль. Сегодня он один из самых больших международных форумов, объединяющий музыкантов, работающих с народной музыкой как в чистом виде, так и в плане эксперимента. «Країна мрій» очень интересуются и сами артисты, и публика, и потенциальные спонсоры.
– Подавляющая часть фестивальной публики – молодёжь. Чем бы вы объяснили её интерес к этно-музыке?
– В мире мода не этническую музыку существует уже пару десятилетий. И у нас такая музыка тоже становится модной. Интерес связан с поиском современным человеком собственного мировоззрения. Музыкальное наследие даёт хороший культурный базис. Когда человек знает своё прошлое, он понимает современность, себя, и может прогнозировать будущее. Народная музыка, как мне кажется, несёт более глубокие эмоции, чем современная. Мы не можем написать новую мелодию, находясь в вакууме, – мы так или иначе опираемся на опыт других музыкантов. А каждая народная песня имеет свою историю. Изучая народную музыку, ты как археолог докапываешься до всё более древних пластов своей истории и культуры.
– Может. Влечение к этно-музыке – своеобразный протест против влияния чужих культур?
– Протест, в принципе, вещь хорошая и полезная. Но только на определённом этапе развития общества. Он необходим, когда у тебя нет собственного пространства, когда надо серьёзно защищаться и что-то разрушать. Сегодня протест мне кажется неконструктивным. Сегодня ничего разрушать не надо. Надо строить своё культурное пространство, и всё. И мы его строим, опираясь на культурный опыт – собственный и других стран. Россияне, французы, испанцы, жители балканских и арабских стран собственную песню культивируют и пропагандируют. И надо у них учиться, а не бороться с ними.
– «ВВ» – первая украинская рок-команда, выступившая в Москве. Как вас тогда, в 1988-м, восприняли?
– Это был взрыв. Россияне были просто шокированы. Они говорили: украинская рок-музыка опережает российскую. Они, кстати, и сейчас так считают. Россияне по этому поводу не комплексуют, а мы чрезмерно не гордимся. Когда все адекватны – есть прогресс в отношениях. Во время последних поездок в Москву я как-то особо остро почувствовал: образ России, представляемый в Украине, однобокий. Мы видим эту страну сквозь призму Кремля, но это далеко не вся Россия. Она не настолько враждебна по отношению к нам, как мы думаем. Там много людей, которые нас любят, сопереживают нам, много наших единомышленников и друзей. Нам надо умело построить отношения с российским культурным миром. Как и у нас, этот мир в своём развитии намного опережает государственное мышление. Многое из того, что делает Кремль, для россиян постыдно. Они не воспринимают мир так, как это преподносит их, да и наша, официальная пропаганда.
Рок-команда «ВВ»
Основной состав: Олег Скрипка (вокал, баян, гитара, саксофон, труба), Александр Пипа (бас-гитара), Евгений Рогачевский (гитара), Сергей Сахно (ударные).
В мае 1986 г. После встречи её будущих участников в общежитии Киевского политехнического института возникла групп «Воплі Відоплясова». Названием обязана одному из героев Достоевского.
В октябре 1987 г. Состоялось дебютное выступление в доме культуры «Большевик».
В конце 1980-х гг. «ВВ» обрели «славу» отцов украинского панк-рока.
С осени 1991 г. по декабрь 1996 г. чаще выступали во Франции и других европейских странах, чем в Украине.
В 1993 г. вышел первый альбом «Або-або».
С начала 2000-х «ВВ» стилистически тяготеет к рок-мейнстриму и этномузыке.
Інга Чередніченко
За матеріалами журналу «Фокус»